Холод, просто пробирающий до костей и заставляющий все волоски на теле встать дыбом, было невозможно выгнать из комнаты уже который день. Поежившись в очередной раз, Шульц отложил ручку и, подхватив бутылку вина, подошел к камину, усаживаясь как можно ближе к огню. Здесь было хоть немного теплее, так что медик не вздрагивал от каждого мелкого сквозняка. Нынешняя зима выдалась просто до неприличия холодной и теплолюбивый немец был от этого совершенно не в восторге. Но кое-какая польза от такой погоды все же была, поскольку все, кто мог, разъехались по семьям или же просто использовали свой редкий шанс вырваться в цивилизацию и растратить потом и кровью заработанные деньги. Те же, кто все-таки решили остаться, праздновали своей небольшой компанией в дальнем крыле здания. Так что на базе стояла такая тишина, о который в обычный день можно только мечтать.
Для Шульца же Рождество лишь очередной повод остаться наедине с бутылкой дорогого вина и поразмыслить о вечном, если можно так выразиться. Или повспоминать о прошлом. Или помечтать о том, что ему теперь уже никогда не получить. А можно и просто расслабиться, смотря на пляшущий на углях огонь – единственный источник тепла в этом немаленьком кабинете.
Усевшись поудобнее и в который раз приложившись к бутылке, медик устало вздохнул. Сколько лет он здесь, вдали от мирной жизни, играет свою немаловажную роль на этой искусственной войне, в которой никогда не будет победителей или проигравших. Уж перед ним-то они все равны, даже не смотря на природную жестокость, которая могла проявиться в любой момент. Скольких он убил сам, ценя свою жизнь превыше остальных, и сколько умерло у него на руках, когда не получилось совершить чудо и зашить смертельную рану?
Имена сокомандников, их лица… Шульц уже не запоминал их, ведь любой однажды мог не вернуться из боя. И тогда в архив отправлялось очередная тонкая папочка с личным делом, пополняя ровные ряды точно таких же, безликих листов картона, которые ничего не могли рассказать о своем хозяине, кроме имени и причины смерти.
Помотав головой, отгоняя неприятные мысли, немец поднялся, подходя к стойке, на которой покоилась его самая верная спутница. Взяв в руки скрипку, осторожно положил ее на плечо, подбородком прижимаясь к теплому, несмотря на прохладу кабинета, дереву. Когда тяжело говорить о чем-то или же просто необходимо отвлечься от смутных мыслей, стоит позволить музыке помочь. И, если есть возможность, нужно играть. Классическое произведение, которое исполняется каждый день не менее сотни раз, или же что-то свое, глубокое и личное, не имеет значения.
Но играть для самого себя и никогда в присутствии других, что это? Эгоизм? Или же какой-то непонятный страх, крепко вцепившийся острыми когтями прямо в сердце? Этого Шульц не знал, да и не хотел знать. По крайней мере не сейчас…

Закончив играть, медик взглянул на часы. Время шло к полуночи и скоро уже все начнут разбредаться по комнатам. Ну, или должны, по крайней мере. Немец не ждал, что кто-то его поздравить с праздником, зачем? Нет, Шульц не отрицал, что в головы пьяным воякам может взбрести еще и не такая идея, как посещение лазарета в такое время, но все же надеялся на инстинкт самосохранения оных. Все любезности, если кто-то захочет их высказать, стоило оставить до завтрашнего утра, когда самые стойкие ранним утром выползут завтракать.
Вернув инструмент на место, медик вернулся к своему месту у огня, захватив по пути плед и укутываясь в него. Подняв с пола бутылку, посмотрев ее на просвет и оставшись довольным, Шульц усмехнулся:
- С Рождеством тебя, фон Корф. Желаю все так же не оглядывать назад и ни в коем случае не жалеть о том, как все сложилось. Желаю тебе больше спасенных жизней твоих товарищей, ведь они определенно будут тебе благодарны. Желаю новых открытий в этом скучном мире, ведь они тебе так нужны, чтобы не терять интерес к жизни. И, наконец, желаю забыть то, что тебя изменило несколько лет назад… С Рождеством, Шульц. С Рождеством!